Неточные совпадения
«Очевидно, страна израсходовала все
свои здоровые силы… Партия Милюкова — это все, что оказалось накопленным в XIX веке и что пытается организовать буржуазию… Вступить в эту партию? Ограничить себя ее программой, подчиниться руководству дельцов,
потерять в их среде
свое лицо…»
Его округлая, плотная фигура
потеряла свою упругость, легкость, серый, затейливого покроя костюм был слишком широк, обнаруживал незаметную раньше угловатость движений, круглое
лицо похудело, оплыло, и широко открылись незнакомые Самгину жалкие, собачьи глаза.
На диване было неудобно, жестко, болел бок, ныли кости плеча. Самгин решил перебраться в спальню, осторожно попробовал встать, — резкая боль рванула плечо, ноги подогнулись. Держась за косяк двери, он подождал, пока боль притихла, прошел в спальню, посмотрел в зеркало: левая щека отвратительно опухла, прикрыв глаз,
лицо казалось пьяным и,
потеряв какую-то
свою черту, стало обидно похоже на
лицо регистратора в окружном суде, человека, которого часто одолевали флюсы.
Райский по утрам опять начал вносить заметки в программу
своего романа, потом шел навещать Козлова, заходил на минуту к губернатору и еще к двум, трем
лицам в городе, с которыми успел покороче познакомиться. А вечер проводил в саду, стараясь не
терять из вида Веры, по ее просьбе, и прислушиваясь к каждому звуку в роще.
Симоновский архимандрит Мелхиседек сам предложил место в
своем монастыре. Мелхиседек был некогда простой плотник и отчаянный раскольник, потом обратился к православию, пошел в монахи, сделался игумном и, наконец, архимандритом. При этом он остался плотником, то есть не
потерял ни сердца, ни широких плеч, ни красного, здорового
лица. Он знал Вадима и уважал его за его исторические изыскания о Москве.
И он снял с одного из гробов крышку, еще не заколоченную гвоздями. Там лежала одетая кое-как в отребья морщинистая старуха с отекшим синим
лицом. Левый глаз у нее был закрыт, а правый таращился и глядел неподвижно и страшно, уже
потерявши свой блеск и похожий на залежавшуюся слюду.
Папа, который в Москве почти совсем не занимался нами и с вечно озабоченным
лицом только к обеду приходил к нам, в черном сюртуке или фраке, — вместе с
своими большими выпущенными воротничками рубашки, халатом, старостами, приказчиками, прогулками на гумно и охотой, много
потерял в моих глазах.
За Родионом Антонычем был послан третий рассылка. Раиса Павловна начинала
терять терпение, и у ней по
лицу выступили багровые пятна. В момент, когда она совсем была готова вспылить неудержимым барским гневом, дверь в кабинет неслышно растворилась, и в нее осторожно пролез сам Родион Антоныч. Он сначала высунул в отворенную половинку дверей
свою седую, обритую голову с щурившимися серыми глазками, осторожно огляделся кругом и потом уже с подавленным кряхтением ввалился всей
своей упитанной тушей в кабинет.
За минуту одушевленное
лицо, точно омытое волной свежих впечатлений, быстро
теряло свой жизненный колорит и получало вопросительно-недоумевающее выражение.
К объяснению всего этого ходило, конечно, по губернии несколько темных и неопределенных слухов, вроде того, например, как чересчур уж хозяйственные в
свою пользу распоряжения по одному огромному имению, находившемуся у князя под опекой; участие в постройке дома на дворянские суммы, который потом развалился; участие будто бы в Петербурге в одной торговой компании, в которой князь был распорядителем и в которой потом все участники
потеряли безвозвратно
свои капиталы; отношения князя к одному очень важному и значительному
лицу, его прежнему благодетелю, который любил его, как родного сына, а потом вдруг удалил от себя и даже запретил называть при себе его имя, и, наконец, очень тесная дружба с домом генеральши, и ту как-то различно понимали: кто обращал особенное внимание на то, что для самой старухи каждое слово князя было законом, и что она, дрожавшая над каждой копейкой, ничего для него не жалела и, как известно по маклерским книгам, лет пять назад дала ему под вексель двадцать тысяч серебром, а другие говорили, что m-lle Полина дружнее с князем, чем мать, и что, когда он приезжал, они, отправив старуху спать, по нескольку часов сидят вдвоем, затворившись в кабинете — и так далее…
Он уже весь обрызган, грязь течёт у него по животу, который безобразно свисает до колен, человек прыгает по лужам, открыв круглый, как у сома, рот, и одной рукой машет перед
лицом, защищая глаза, а другой подхватывает снизу живот
свой, точно боясь
потерять его.
Ему показалось даже, что ежели бы не было этой окружающей его со всех сторон комариной атмосферы, этого комариного теста, которое под рукой размазывалось по потному
лицу, и этого беспокойного зуда по всему телу, то здешний лес
потерял бы для него
свой характер и
свою прелесть.
Человек лет тридцати, прилично и просто одетый, вошел, учтиво кланяясь хозяину. Он был строен, худощав, и в
лице его как-то странно соединялись добродушный взгляд с насмешливыми губами, выражение порядочного человека с выражением баловня, следы долгих и скорбных дум с следами страстей, которые, кажется, не обуздывались. Председатель, не
теряя чувства
своей доблести, приподнялся с кресел и показывал, стоя на одном месте, вид, будто он идет навстречу.
Со всех сторон к яслям наклоняются седые обнаженные головы, суровые
лица, всюду блестят ласковые глаза. Вспыхнули бенгальские огни, всё темное исчезло с площади — как будто неожиданно наступил рассвет. Дети поют, кричат, смеются, на
лицах взрослых — милые улыбки, можно думать, что они тоже хотели бы прыгать и шуметь, но — боятся
потерять в глазах детей
свое значение людей серьезных.
По выражению ее несчастных глаз и
лица, которое вдруг стало некрасиво, потому что постарело и
потеряло свою мягкость, я видел, что ей нестерпимо тяжело, что я не к добру начал этот разговор; но я продолжал с увлечением...
На другое утро я уж совсем никак не мог подняться; прокинешься на минуточку и опять сейчас одолевает тяжелая спячка. Я послал за доктором и старался крепиться. Часу во втором ко мне вошел Истомин; он был необыкновенно счастлив и гадок; здоровое
лицо его
потеряло всю
свою мягкость и сияло отвратительнейшим самодовольством.
Холодна, равнодушна лежала Ольга на сыром полу и даже не пошевелилась, не приподняла взоров, когда взошел Федосей; фонарь с умирающей
своей свечою стоял на лавке, и дрожащий луч, прорываясь сквозь грязные зеленые стекла, увеличивал бледность ее
лица; бледные губы казались зеленоватыми; полураспущенная коса бросала зеленоватую тень на круглое, гладкое плечо, которое, освободясь из плена, призывало поцелуй; душегрейка, смятая под нею, не прикрывала более высокой, роскошной груди; два мягкие шара, белые и хладные как снег, почти совсем обнаженные, не волновались как прежде: взор мужчины беспрепятственно покоился на них, и ни малейшая краска не пробегала ни по шее, ни по ланитам: женщина, только
потеряв надежду, может
потерять стыд, это непонятное, врожденное чувство, это невольное сознание женщины в неприкосновенности, в святости
своих тайных прелестей.
За обедом были исключительно блюда, любимые Мишенькой, но виновник торжества, казалось, навеки
потерял свой доселе непобедимый аппетит… Он уже чувствовал, что мало-помалу приближается конец отпуска, и перед ним вставало арестантское
лицо Грузова — клыкастое, желтое и грубое, его энергично сжатый кулак и зловещая угроза, произнесенная сиплым голосом: «А то… у нас знаешь как!..»
Он не любит спора и вообще не любит шума. Когда вокруг разгораются страсти, его губы складываются в болезненную гримасу, он рассудительно и спокойно старается помирить всех со всеми, а если это не удается ему, уходит от компании. Зная это, ротмистр, если он не особенно пьян, сдерживается, не желая
терять в
лице учителя лучшего слушателя
своих речей.
Лицо хозяина внезапно
потеряло свое стыдливое и сдержанное выражение; глаза его нагло заблистали, и пошлая усмешка скривила его губы; белокурый господин смеялся как-то дрянно, с глупым визгом; но Асанов больше всех удивил меня.
1) Она тянула, пела, хотя всегда звучным, но сравнительно слабым голосом, стихи, предшествующие тому выражению, которому надобно было дать силу; вся наружность ее как будто опускалась, глаза
теряли свою выразительность, а иногда совсем закрывались, и вдруг бурный поток громозвучного органа вырывался из ее груди, все черты
лица оживлялись мгновенно, раскрывались ее чудные глаза, и неотразимо-ослепительный блеск ее взгляда, сопровождаемый чудною красотою жестов и всей ее фигуры, довершал поражение зрителя.
Все поражало его; он не
терял ни одного впечатления и мыслящим взглядом смотрел на
лица ходящих людей, всматривался в физиономию всего окружающего, любовно вслушивался в речь народную, как будто поверяя на всем
свои заключения, родившиеся в тиши уединенных ночей.
И мне думалось: каким путем нравственного падения могли дойти эти люди до того, чтобы
потерять стыд
своего лица, стыд голоса, стыд тела и движений!
Ты спасаешь меня, моя жертва!.. Я начал отвязывать флягу, опершись на один локоть, и вдруг,
потеряв равновесие, упал
лицом на грудь
своего спасителя. От него уже был слышен сильный трупный запах.
А на пороге плакал Феноген Иваныч. Он
потерял всю
свою важность, и хлюпал носом, и двигал ртом и бровями; и слез было так много, они такой рекой текли по его
лицу, точно шли не из глаз, как у всех людей, а сочились из всех пор тела.
Он не
теряет человеческой
своей вдохновенности или гениальности, он сохраняет
свое лицо, манеру, стиль.
Куртку из козьего пуха фон Зайниц заменил коротким драповым пальто на вате. Его сапоги
потеряли свой блеск и покрылись грязью…На бледном
лице его появился румянец от свежего, влажного ветра. Отношения его и Терезы не вылились еще в определенную форму. Беседы еще не окончились…Тереза чувствовала, что еще «не досказала», и ездила в лес по-прежнему.
Положение Павла Николаевича поистине было трагическое; он не только
потерял состояние и был далече отброшен от осуществления заветнейшей
своей мечты, — он оставался должным разным
лицам.
Не стану рассказывать, как они смеялись. Ты сам можешь представить это. Даже Мария слегка открыла
свои зубки. Почти
теряя сознание от бешенства и бессилия, я обратился к Топпи за сочувствием и поддержкой, но Топпи закрыл
лицо руками, ежился в углу и молчал. Среди общего смеха, покрывая его, раздался тяжелый и безгранично глумливый голос Магнуса...
— Да, ты поспел вовремя! — произнес король. — Готовься к смерти! Но что это с тобою? — прибавил он с недоумением, взглянув на
лицо Ивана. — Где ты
потерял свои глаза?
Та глубокая печаль, печаль о не
своем горе, которая была начертана на этом
лице, была так гармонически слита с ее личною, собственною ее печалью, до такой степени эти две печали сливались в одну, не давая возможности проникнуть в ее сердце, даже в сон ее чему-нибудь такому, что бы могло нарушить гармонию самопожертвования, которое она олицетворяла, — что при одном взгляде на нее всякое страдание
теряло свои пугающие стороны, делалось делом простым, легким, успокаивающим и, главное, живым, что вместо слов: „как страшно!“ заставляло сказать: „как хорошо! как славно!“»
Почернел гость залетный в
лице, ан тут не взовьешься.
Потерял голову — поиграй желвачком. Однако сообразил: из тылового кармана билет
свой отпускной вынул. Так, мол, и так, занапрасно позорить изволите. А насчет племянницы, бог ей судья. Либо я перепил, либо недопил, — наваждение такое вышло, что и сам начальник главного штаба карандаш пососет.
Русалка все повторил, лукаво вплетая в
свою речь прежнюю ссору Антона с царевичем, и как он, дворецкий,
потерял их, и как грозил ныне лекарь, что отплатит Каракаче горше прежнего, и как велел отцу дать ему выпить зелья, хоть все разом, примолвив: «сладко будет… в последний раз…», а
лицо его так и подергивало.
И мне вспомнилось, как мы раз, подражая отцу, хотели так же умыть циферблат на часах в нашей детской и, к ужасу
своему, увидали, что изображенный на нем Бука с корзинкою, в которой сидели непослушные дети, вдруг
потерял свои очертания и наместо очень храброго
лица являл что-то в высшей степени двусмысленное и смешное.
Кате было десять лет, когда она
потеряла мать; но одаренная от природы нежною и привязчивою натурой, несмотря на
свой детский возраст, сохранила в душе
своей грустные впечатления этой потери, оставившей надолго следы на задумчивом ее
лице.
Да что в самом деле, разве я поступила к нему в обучение? Даже смешно. Мне кажется, я уж слишком восторгаюсь его умом. Говорила я с разным народом, с государственными
лицами, и то не
теряла своей амбиции.
Опасение, к довершению всего,
потерять защитника в
лице Ивана Павловича Кутайсова, вследствие привязанности его к схизматичке Похвисневой, племянницы Дмитревского, явно выказывавшего аббату
свое нерасположение, делало то, что Грубер переживал за это время тревожные дни.
Говоря эти слова, она так грациозно потупила головку и наконец совершенно спрятала
свое лицо на его груди, что Пашков окончательно
потерял голову.
Валя молчал. Внезапно
лицо женщины растянулось, слезы быстро-быстро закапали одна за другой, и, точно
потеряв под собою землю, она рухнула на кровать, жалобно скрипнувшую под ее телом. Из-под платья выставилась нога в большом башмаке с порыжевшей резинкой и длинными ушками. Прижимая руку к груди, другой сжимая виски, женщина смотрела куда-то сквозь стену
своими бледными, выцветшими глазами и шептала...
Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево и Пьер,
потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вперед, то влево, то вправо; но везде были солдаты, с одинаково-озабоченными
лицами, занятыми каким-то невидным, но очевидно важным делом. Все с одинаково-недовольно-вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их
своею лошадью.